Мой любимый давно заигрывал с темными силами. Он относился к этому серьезно: в строжайшей секретности в специально созданном им исследовательском институте Аненербе, который должен был изучать мистическое наследие наших предков, еще до войны предпринимались попытки заставить потусторонние силы служить Великому Рейху. Что ж – теперь можно назвать эти работы успешными. Но почему-то я убеждена, что это не принесет счастья ни ему, нашему фюреру, ни немецкому народу. Судя по всему, на стороне русских не только пришельцы из мира будущего, но и тот, кто послал их сюда. А это гораздо более могущественный покровитель, чем Повелитель Зла, которому теперь поклоняется вся Германия…

А русские, которым он хотел досадить этим обращением к силам Зла, даже не заметили его усилий. Они смеются над ним и их удары обретают поистине сокрушающую мощь. Их победа уже предрешена, и Господин моего любимого не в силах им помешать. Теперь каждый день приносит нам известия о поражении. Даже Папа Римский, известный своими антибольшевистскими настроениями, перешел на их сторону. «Мы истекаем кровью», – говорит Геббельс по берлинскому радио, призывая немецкий народ к самопожертвованию; и это, пожалуй, единственный случай, когда он не лжет в глаза своим слушателям. Скоро в Германии вообще не останется молодых людей, а просторы России исправно поставляют новых рекрутов в большевистскую армию. Но большевистская армия давит вермахт не только численным превосходством в людях, технике, артиллерийских орудиях и самолетах. На стороне русских осознание своей правоты. «С нами Бог!» – говорят они, когда идут в бой, и именно эта правота помогает им одерживать победы во всех битвах.

Меня трясло так, что зуб на зуб не попадал. ОСОЗНАНИЕ принесло мне такую боль, что я боялась не справиться с ней. Но я должна была пройти через это. Мои духовные терзания вкупе с переосмыслением вели к спасению – эта мысль смутно брезжила мне сквозь туман мучений. Я дышала с трудом. Губы мои пересохли и в висках стучало будто молотком. Я так не хочу умирать… и еще больше хочет жить моя душа. Ведь вокруг весна, из-под снега пробиваются первые цветы, в вышине поют птицы; и даже не верится, что где-то идет самая жестокая война в мировой истории, по итогам которой вся Европа подпадет под власть большевиков. Но что поделать, если с ними Бог!

Зачем он – наш фюрер и мой возлюбленный – затеял все это?! Зачем он пошел войной на Россию, разве горький опыт предыдущих завоевателей не стал ему предостережением? Он был самонадеян, горделив… Он возомнил себя умнее и ловчее своих предшественников. Ведь он и мысли не допускал о поражении. И теперь он должен будет сполна заплатить за это… Но я не хочу погибать вместе с ним и его Великим Рейхом! О, где та моя безмятежность и любовное упоение, та возвышенная жертвенность, когда я готова была умереть вместе с ним, держа его за руку и благодаря судьбу за возможность вот так закончить свои дни? Не будет этого уже никогда. Не такой, совсем не такой будет наша кончина… Вместо этого наши души пожрет его кровожадный бог! Тьма уже заползает в мою душу, в его, и в души всех, кто его окружает… Мы все виноваты. Мы все прокляты и ответим по самой жесткой мерке… Дыхание ада уже близко, близко… неотвратима гибель, непростительны грехи наши, и мучения наши будут вечными… И я даже не могу попросить Господа о прощении и спасении, потому что я сама отреклась от него по требованию моего любимого, поклонившись «истинному арийскому богу».

И тут я вспомнила. Тысячу лет назад, или около того, была уже проклятая императрица Адельгейда[20], которую ее муж император Священной Римской империи Генрих IV вовлек в богомерзкие таинства секты Николаитов. Но она нашла в себе силы сбежать от своего мужа-сатаниста, прийти к Папе Урбану II, во всем покаяться и взмолиться о прощении и отпущении грехов, которое ей и было даровано. Остаток жизни бывшая императрица провела в тишине и покое в монастыре, и, умирая, уже могла не опасаться адских мук. Ведь я же знаю, что нужно делать! Необходимо бежать в Рим… Припасть к ногам римского Папы и вымолить у него прощение… Папа добрый, он обязательно дарует мне отпущение грехов – ведь так же, как и императрица Адельгейда, я впала в грех отрицания Христа не по своей воле, а по принуждению этого чудовища, которое только прикидывалось любящим меня человеком! Бежать, бежать – бежать любой ценой! Но только это намерение необходимо держать в глубочайшей тайне, потому что если Адольф хотя бы в малейшей степени заподозрит меня в подобных намерениях, он тут же повелит принести меня в жертву Нечистому, а я не хочу умирать без покаяния и спасения души. Пусть остаток моих дней пройдет в монастыре и под чужим именем, зато душа будет спасена от адских мук…

22 апреля 1943 года. 23:45. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.

А вот у товарища Сталина в Кремле настроение было праздничное, тем более что на советском календаре сегодня действительно был праздник: день рождения вождя мировой революции. Да и на фронтах дела шли, можно сказать, наилучшим образом. Начавшаяся весенне-летняя кампания сорок третьего года пока развивалась по плану и не приносила советскому командованию никаких неприятных сюрпризов. Начальник Генерального штаба Василевский только что вышел, сделав свой очередной доклад, и товарищ Сталин знал, что наступления на севере Балкан и в Италии развиваются вполне успешно, и эта реальность дана ему в ощущениях. Окончательная победа в течение этого года неизбежна, и теперь надо думать на будущее… На год, два или десять-двадцать лет вперед. Сейчас, пока идет война, которая «все спишет», можно делать такое, что будет попросту невозможно в иное время.

Например, вчера войска Красной Армии и Народно-Освободительной армии Югославии, наступавшие по обоим берегам реки Савы, завершили окружение столицы профашистского марионеточного хорватского государства. При этом советский воздушный десант на планерах и парашютах, заблаговременно выброшенный в районе населенного пункта Запрешич, воспрепятствовал бегству так называемого хорватского правительства в Австрию. Наличие у десантников большого количества единых и крупнокалиберных пулеметов, а также ручных гранатометов, делали невозможными прорыв их позиции пытающимися сбежать усташскими подразделениями, за то время, пока в обход Загреба по правому берегу Савы на выручку десанту мчались прорвавшие фронт советские танки и кавалерия. Конечно, это был не мехкорпус ОСНАЗ, но усташи – это не отборные немецкие дивизии, им для прорыва фронта и наведения шороха хватило и танковых бригад на модернизированных Т-34-76 и Т-70-37.

И вот теперь Загреб против воли его обитателей превратился в виварий, кишащий самым опасным и препротивным зверьем. Это еще не победа, но хорошая заявка в этом направлении. Но штурмовать этот усташский гадюшник будут не войска Красной Армии (которые вместо этого продолжат развивать успех, продвигаясь на север к австрийской границе), а штурмовые части НОАЮ, сформированные по советскому образцу еще во время боев за Белград. Советский вождь уже был осведомлен об обстоятельствах распада Югославии в конце двадцатого века и о той роли, какую хорваты и их элита сыграли в ходе случившейся после этого распада безобразнейшей гражданской войны, и сделал из этого знания определенные выводы.